История медицины

Листер, Вирхов, Сеченов, Реймон, Дитль

Листер

В том году, когда умер Земмельвейс, английский хирург Джозеф Листер предложил мероприятия, направленные на полное прекращение заболеваний больничной горячкой в госпиталях. Джозеф Листер родился в 1827 году. Учиться медицине начал в семнадцатилетнем возрасте в Лондонском университете. Листер с первых дней заинтересовался хирургией и новой тогда наукой — бактериологией. Позже Листер говорил, что в самом начале своей карьеры хирурга он задумался над тем, почему открытые переломы, когда обнажаются кости, заживают медленнее и хуже, чем закрытые. Открытые переломы часто кончались гангреной и смертью пациента, тогда как закрытые таких осложнений не давали. Когда Листер был профессором в Глазго, преподаватель химии Эндрюсон обратил его внимание на совершенно новые тогда исследования Пастера в области брожения и гниения. Пастер утверждал, что эти явления вызывают бактерии, которые всегда находятся в окружающем воздухе. Доводы Пастера показались Листеру убедительными. Они прекрасно объясняли причину осложнений при заживании открытых переломов. А ведь больничная горячка тоже чрезвычайно напоминала процессы ферментации и гниения. Листер решил применить какое-нибудь средство, которое, уничтожая бактерии носящиеся в воздухе, предохраняло бы больных от заражения. В те времена хорошо были известны противогнильные свойства карболовой кислоты. Если полить даже слабым раствором карболовой кислоты, иначе фенолом, нечистоты и сор, можно уничтожить их неприятный запах. На этом основании Листер заключил, что фенол убивает бактерии. А когда убедился, что фенол ускоряет образование струпа, он без колебаний решил испытать его для предохранения послеоперационных ран от заражения бактериями. Следует, однако, сказать, что перевязка ран бинтами, пропитанными карболовой кислотой, применялась до Листера; на несколько лет раньше Листера такие перевязки предложил французский аптекарь Лемер. Листер делал перевязки бинтами, пропитанными концентрированным раствором фенола. Пластыри, пропитанные фенолом, были невелики, Листер только покрывал ими рану, но, поскольку образовавшийся на ране сухой струп быстро отпадал, Листер применил широкие пластыри, перекрывавшие не только рану, но и часть здоровой кожи вокруг нее. Однако это вызывало раздражение кожи и Листер стал применять вместо концентрированного, слабый раствор фенола. Наряду с пластырями, пропитанными карболовой кислотой (фенолом). Листер внедрил в практику обычай хранения хирургических инструментов в растворе фенола, и по примеру Земмельвейса строго придерживался правила тщательно мыть руки перед началом каждой операции. Метод Листера принес прекрасные результаты. Хотя ему и не удалось полностью изжить послеоперационное заражение, но раны заживали скорее, а осложнения стали встречаться значительно реже. Позже Листер применил еще один способ защиты операционного поля от бактерий. В 1871 году он применил ручные пульверизаторы, с помощью которых слабый раствор карболовой кислоты распылялся так, чтобы во время операции руки хирурга, его инструменты и все пространство вокруг раны орошалось мельчайшими капельками раствора. Предложенный Листером способ пульверизации нашел не только сторонников, но и противников. Впрочем, и сам Листер скоро отказался от пульверизации. Оказалось, что создаваемый пульверизаторами карболовый туман раздражал ткани раны, мешал хирургу хорошо видеть оперируемое поле, затруднял работу. Кроме того, непрерывное соприкосновение рук хирургов с раствором фенола приводило к тяжелым поражениям кожи на руках. Несмотря на это, нельзя преуменьшить заслуги Листера в медицине, так как он является несомненно основоположником антисептики, то есть борьбы с бактериями. Следуя примеру Листера, врачи стали применять и другие антисептические средства. Некоторые из них, например препараты йода и сулема, применяются до наших дней, хотя и потеряли первоначальное значение, уступив место более совершенным средствам.

Дитль

Юзеф Дитль родился в Подбуже, в семье мелкoгo галицийского чиновника. Первоначальное образование получил в школе города Самбора, находящегося недалеко от места рождения Дитля, потом учился в Тарнуве и Новы-Сонче, куда был переведен его отец. Это было время, когда австрийские власти стремились онемечить население Галинии, и учеников, говоривших по-польски, наказывали розгами. За свою приверженность к родному языку немало побоев вытерпел и маленький Юзеф. Выдержав экзамен на аттестат зрелости, Дитль поступил на философский факультет Львовского университета, но вскоре перевелся в Венский университет. В 1828 году он получил там диплом доктора медицины, и начал частную практику в одном из пригородов Вены. Через несколько лет получил должность ассистента в клинике внутренних болезней профессора Йозефа Шкоды и одновременно стал работать в клинике патологической анатомии у известного в те времена в Вене профессора Карла Рокитански. Венская медицинская школа оказала сильное влияние на взгляды Дитля. Он, например, всю жизнь придерживался мнения, что врач обязан подробно изучать организм больного, и, что успех лечения зависит от тщательного обследования пациента и постановки правильного диагноза. В одном из своих трудов, написанном в 1845 году, Дитль писал, что: „ медицина не может ставить перед собой задачу найти эликсир жизни, чудесным образом исцелять больных и делать бессмертным то, что смертно по природе. Медицина должна стремиться к всестороннему изучению человеческого организма, исследовать условия его развития, следить за тем, как он существует, болеет, выздоравливает и умирает... Но, по­скольку лечение всегда привлекало и становилось 69 срочным во время болезни, причем откладывать лечение было опасно, врачи обыкновенно приступают к лечению не особенно заботясь об изучении причин страданий". Дитль относился весьма скептически к несовершенным способам лечения, применявшимся в его время в медицине, и утверждал, что забота о больном должна, в основном, сводиться к укреплению его природных сил. Теперь, когда медицина располагает мощными средствами лечения болезней, трудно согласиться с подобными взглядами. Однако необходимо отдать должное Дитлю как горячему стороннику изучения причины любого болезненного состояния. По­этому Дитль по справедливости считается одним из самых выдающихся польских врачей XIX столетия. В 1851 году Дитль был приглашен на должность профессора медицины и анатомической патологии в Ягеллонский университет в Кракове, и спустя десять лет был избран ректором этого университета. Его заслуги в деле развития старейшего польского высшего учебного заведения весьма велики. Одновременно, в 1861 году Дитль был избран депутатом Галицийского сейма, в котором был сторонником полной автономии Галиции и вел борьбу за введение в школах польского языка. За это австрийские власти преждевременно, а именно в 1865 году, уволили Дитля и перевели на пенсию. Однако Дитль не прекратил свою врачебную и общественную деятельность. В 1866—1874 годах он был избран президентом города Кракова, и проявил большую заботу о санитарном состоянии города, расширил водопроводную и канализационную сети. К его политическим достижениям следует отнести разработку принципов школьной реформы в которой Дитль выдвинул требование повышения уровня обучения и ограничения в школах влияния церковников. Много внимания уделял Дитль курортам Галичины, в основном Крынице, великолепное развитие которой во второй половине XIX столетия во многом осуществилось благодаря стараниям Дитля. Своим развитием обязаны Дитлю также такие курорты как Жегестув, Щавница, Рабка и Ивонич. Дитль разработал систематизацию польских минеральных вод и источников, и считается отцом польской бальнеологии. Дитль — автор многочисленных научных трудов. Дожил до глубокой старости. Умер в Кракове в 1878 году.

Вирхов

Рудольф Вирхов родился в 1821 году в бывшем городе Шифельбейне в Пруссии в семье мелкого землевладельца. В шестнадцатилетнем возрасте поступил в Берлинский медицинский институт, который окончил в 1843 году. Спустя четыре года, в возрасте всего лишь двадцати шести лет, работая в должности прозектора одного из крупнейших берлинских госпиталей, получил докторскую степень. В это же время он основал научный журнал „Архив патологической анатомии", который быстро завоевал огромную популярность в Европе, и сыграл крупную роль в развитии медицины в XIX столетии. Первые годы научной работы Вирхова совпали с быстрым прогрессом цитологии, или науки о клетках. Ученые убедились, что в здоровых органах животных нередко можно встретить дегенеративные клетки, и в то же время, в почти совершенно разрушенных болезнью тканях, встречаются вполне здоровые клетки. На этом основании Вирхов стал утверждать, что деятельность организма представляет собой сумму деятельности составляющих его клеток. Только клетка, по утверждению Вирхова, является носительницей жизни. И одновременно также носительницей болезни, так как болезнь это тоже жизнь, только в изменившихся условиях. В этом заключается существо учения Вирхова, названного им клеточной патологией.Вирхов был первым ученым, который сделал правильное заключение, что всякая клетка может образоваться только из другой клетки. В 1849 году двадцативосьмилетний молодой врач, Вирхов, возглавил кафедру патологии в Вюрцбурге, а через несколько лет был приглашен в Берлин. Здесь он и провел всю остальную жизнь. Вирхов является основателем школы физиологов, утверждавших, что любой организм состоит из суммы самостоятельных клеток, причем жизнь этого организма является суммой жизни всех клеток. Таким образом, Вирхов рассматривал организм как нечто разделенное на отдельные части, живущие собственной жизнью. Вирхов считал болезни результатом конфликтов внутри своеобразного общества клеток. Хотя еще в XIX столетии была доказана ошибочность теории Вирхова, все же эта теория определяла известный прогресс в развитии медицины, и позволила понять причины многих заболеваний, в частности, механизм возникновения раковых опухолей, этого бича человечества. Теория Вирхова удовлетворительно объясняет также причины воспалительных процессов и роль в этих процессах белых кровяных телец.Вирхов был не только крупным ученым, но и политиком, ведшим борьбу за прогресс в медицине и санитарной гигиене населения. В 1862 году, избранный депутатом парламента, Вирхов стал инициатором ряда реформ в области гигиены и социального обеспечения. Итак, например, его заслугой является строительство канализации в Берлине, что было совершенно необходимо, так как в одном только 1861 году в Берлине умерли от холеры 20 тысяч человек. Во время франко-прусской войны 1870—1871 года Вирхов организовал полевые госпитали в небольших бараках, стараясь избе жать большого скопления раненых для предупреждения заболеваний больничной горячкой. Идея организации специальных санитарных поездов для эвакуации раненых тоже принадлежит Вирхову.В 1880 году Вирхов, в качестве депутата Рейхстага, был горячим противником политики Бисмарка. Интересно, что еще в молодых годах, во время командировки в Верхнюю Силезию, для установле­ния причины царившей там эпидемии „голодного" тифа, Вирхов посетил Рацибуж, Рыбник, Пщину и ряд окрестных деревень после чего написал отчет, в котором ярко отобразил нищету и санитарную отсталость местного польского населения, потребовав для него улучшения условий существования, врачебной помощи и организации просвещения. Этот отчет Вирхов опубликовал в журнале, редактором которого состоял. Умер Вирхов в 1902 году в возрасте 81 года.

Сеченов

1860 году, когда Вирхов достиг вершин научной славы, в далекой Москве, малоизвестный тогда врач написал в своей докторской диссертации, что: „животная клетка, являясь самодовлеющей единицей с анатомической точки зрения, лишена этой самостоятельности в физиологическом отношении: в данном случае ее значение таково же, как и внешней среды, то есть межклеточного вещества. По этой причине теория клеточной патологии, в основе которой лежит физиологическая самостоятельность клетки, неправильна по существу". Врачом, который посмел опровергнуть теорию великого Вирхова и, одновременно, связал клетку с окружающей средой с точки зрения физиологических факторов, был Иван Михайлович Сеченов. Сеченов родился в 1829 году в дворянской семье. По желанию родителей должен был посвятить себя военной службе. Поэтому поступил в Главное инженерное училище в Петербурге и окончил его в 1848 году. Некоторое время служил в саперных войсках, но вскоре вышел в отставку и в возрасте 21 года поступил на медицинский факультет Московского университета. После окончания университета выехал за границу для продолжения образования. Находясь в Германии, некоторое время слушал лекции Мюллера, а потом — его знаменитого ученика Дюбуа-Реймона. Цикл прослушанных лекций вызвал у Сеченова интерес к исследованиям, что отразилось на всей его последующей жизни. Уже его докторская диссертация, опубликованная в 1860 году, положила начало расцвету русской физиологии, которая несколько лет спустя придала новое направление всей медицине. Поэтому Сеченова называют основоположником русской школы физиологов, давшей миру таких выдающихся ученых, как Иван Петрович Павлов, Климент Аркадьевич Тимирязев и др. Сеченов занялся исследованием нервной системы. Славу выдающегося ученого ему принес труд, напечатанный в 1863 году под заглавием „Рефлексы головного мозга". В этой работе Сеченов доказал наличие общих черт духовной и телесной жизни и установил, что психическая жизнь человека и, в основном, его сознание является результатом деятельности клеток головного мозга. Сеченов кроме того утверждал, что психика и характер человека только в незначительной степени зависят от врожденных свойств, а на самом деле являются результатом воспитания в самом широком значении этого слова. Сеченов справедливо считал, что европейское воспитание в культурной среде представителей народностей, таких как негры или японцы, считавшиеся тогда неполноценными, может превратить их в совершенно полноценных членов любого высокоразвитого общества.Статья Сеченова возбудила огромный интерес не только среди ученых, но и в кругах всей русской интеллигенции. Статью передавали из рук в руки, по вопросам затронутым в ней велись ожесточенные споры в самых элегантных салонах. Взглядами Сеченова больше всего интересовалась прогрессивная часть русской молодежи, которая с энтузиазмом воспринимала свободолюбивые идеи, идущие с Запада, и отзвуки освободительной борьбы поляков. Поэтому нет ничего удивительного, что революционные взгляды Сеченова на духовную жизнь человека вызвали опасения царских властей, которые, не располагая формальными поводами к запрещению исследований Сеченова, сочли за лучшее помешать его научной карьере. Этим следует объяснить то, что Сеченов — несмотря на всеобщее признание его научных заслуг — был в 1871 году назначен профессором физиологии в провинциальном Одесском университете, откуда был переведен в Петербург только через пять, лет. И наконец в возрасте шестидесяти двух лет, в 1891 году, Сеченов получил назначение в Московский университет, пользовавшийся мировой славой. Умер Сеченов в 1905 году. За несколько месяцев до смерти был избран действительным членом Российской Академии Наук, членом-корреспондентом которой состоял с 1869 года.

Реймон

Эмиль Дюбуа-Реймон родился в Берлине. Его отец был выходцем из Швейцарии и приехал в Берлин в поисках работы. Счастье благоприятствовало ему и, добившись назначения на высокую должность, он получил возможность дать хорошее образование детям, предоставив им полную свободу выбирать себе профессию по желанию. У Эмиля был старший друг, врач, работавший в институте анатомии и физиологии. По настоянию друга Эмиль поступил на медицинский факультет и еще во время обучения решил заняться научной деятельностью. Вскоре Эмиль получил должность ассистента в Институте, в котором работал его друг. Руководителем института был тогда профессор Иоганн Мюллер — гордость Берлинского университета. Мюллер занимался многими вопросами физиологии, и все явления, происходящие в животном организме, пытался научно обосновать. Мюллер был одним из сторонников и создателей теории о некоей „витальной силе", которая якобы управляет всеми жизненными отправлениями организма. Мюллер поручил своему ассистенту разработку темы, которая весьма интересовала физиологов с тех пор, как Гальвани в 1786 году проделал свои опыты с сокращающимися мускулами лягушки. Дюбуа-Реймону было поручено исследовать влияние электрического тока на нервы. Дюбуа посвятил этим исследованиям несколько лет и вскоре после получения докторской степени опубликовал в 1843 году труд под заглавием: „Очерки по исследованию так называемого лягушечьего тока и электродвигательных рыб", посвященный известным тогда электрическим явлениям в живых организмах. Труд этот положил начало современной электрофизиологии. С этого времени Дюба-Реймон посвятил вопросам электрофизиологии всю остальную жизнь. Крупнейший его труд „ Исследования по животному электричеству" печатался постепенно на протяжении 1848—1860 годов. Это была первая попытка оценки работоспособности тканей на основе происходящих в них элек­трических явлений. Дюбуа-Реймон разработал и описал метод, позволяющий определять состояние мускулов и нервов на основании их реакции при возбуждении электротоком. Он первый употребил электрический ток в качестве лечебного средства. Нынешние врачи, применяя диатермию, или устанавливая диагноз на основании показаний электрокардиографа, в значительной мере пользуются открытиями Дюбуа-Реймона.Несмотря на то, что Дюбуа-Реймон был любимым учеником Мюллера и занял после него место в Берлинском университете, он весьма энергично противился взглядам своего учителя на существование ,, витальной силы". Дюбуа-Реймон считал, что все проявления жизни в живых организмах зависят исключительно от физических и химических явлений. В одном из писем к своему другу он писал, что: „ в организме действуют исключительно физико-химические законы; если с их помощью не все можно объяснить, то необходимо, используя физико-математические методы, либо найти способ их действия, либо принять, что существуют новые силы материи, равные по ценности физико-химическим силам". Дюбуа-Реймон интересовался многими отраслями знания и не раз публично высказывал свои взгляды на различные научные вопросы. В 1872 году на съезде естествоиспытателей в Лейпциге он прочел знаменитый доклад „ О границах естествознания", в котором, в частности, заявил, что люди при исследовании тайн жизни неоднократно вынуждены сознаваться в неведении, говорить „не знаю", но должны примириться с мыслью, что и в будущем „не будут знать". И хотя пределы познания различных явлений с того времени значительно расширились, все же фраза из доклада Дюбуа-­Реймона: - ignoramus — ignorabimus, то есть „не знаем и не будем знать", вошла в поговорку по отношению к тайнам природы.